Ивашкин Алексей Валерьевич

Вратарь.

В ЦСКА – 1988-89.

23 матча, 56 пропущенных шайб.

Чемпион СССР (1989).

«Выходим на серьезный матч – заранее проигрываем со счетом 0:2, так как Ивашкин может пропустить», – говорил о нем Борис Михайлов. Требовать стабильности от 19-летнего игрока было сложно, да и критиковать в чемпионате-1988/89 приходилось всех голкиперов ЦСКА. Вратарская позиция была самой проблемной в команде на протяжении целого сезона, и неслучайно армейцы не выиграли ни одного из восьми матчей у серебряного и бронзового призеров – «Химика» и «Крыльев Советов». Ивашкина стали подпускать к основе в ноябре, когда команды уже провели по 18-20 матчей, и не давали отдыхать до тех пор, пока ЦСКА официально не завоевал золото. Зимой вместо него на матчи с клубами НХЛ в Северной Америки поехали челябинец Мыльников и спартаковец Голошумов, но Ивашкин в это время играл на молодежном чемпионате мира, где был признан лучшим в своем амплуа.

Ушел из ЦСКА через несколько лет – армейские порядки не дружившему с режимом игроку быстро надоели, а в горьковском «Торпедо» предлагали новенькую «Волгу». Затем были «Спартак», Нижнекамск, Подольск, Пермь, команда МГУ, Клин… Сейчас Алексей тренирует вратарей в клубе МХЛ «Русские Витязи», хотя еще не так давно он не мог встать с кровати. В начале 2000-х у хоккеиста обнаружили лейкемию – рак крови. Ивашкин рассказывал, что был готов к самоубийству, но его остановила любовь к маленькой дочке.

* * *

– Как в ЦСКА попали?

– Отец увидел в «Советском Спорте» объявление – ЦСКА набирает мальчиков 1969 года. Съехались ребята со всего Союза – Хабаровск, Мурманск. Около десяти тысяч человек – с утра до самого вечера три дня подряд их просматривали. А я приехал – у меня даже формы вратарской нет. Как полевого игрока меня, конечно, не взяли, а другой парень из Раменского, наоборот, попал в ЦСКА (он так и не стал профессиональным хоккеистом – закончил в 15 или 16). Приятель отзанимался год и позвал меня: «Лех, приезжай – устраивают просмотр только для вратарей». Мне тогда десять лет было. Тренером в школе был Эдуард Георгиевич Иванов, олимпийский чемпион – посмотрел он мою тренировку, а я ловил вообще все. Ребята вспоминали: я пришел в зеленой форме и меня прозвали кузнечиком: когда шайбы летели верхом, я бросал клюшку и отбивал, как футбольный вратарь. После первой тренировки я даже боялся подъехать к Иванову, чтобы узнать – нужен я или нет. Наконец осмелился, а он конкретно ничего не сказал: «Тренируйся до конца сезона – там видно будет. В команде шесть вратарей, если в тройку попадешь и поедешь на летние сборы – считай, ты в команде». Но я и такому ответу был рад сам понимаешь до какого места.

– Как на тренировки добирались?

– Ставил будильник на пол-четвертого утра – первая электричка из Раменского отходила в 4:28. Брал портфель и ехал на тренировку. Портфель в электричке подкладывал под голову и спал. Поезд приезжал без пятнадцати шесть, а в шесть открывалось метро. Я знал, что не просплю, потому что на Казанском вокзале по электричкам ходил милиционер и всех будил. К семи утра приезжал на тренировку ЦСКА, а после переодевался, опять на электричку и успевал к третьему уроку в раменской школе. В те времена, если учился на тройки, на тренировки не пускали (Иванов каждую неделю смотрел дневники игроков), так что восемь классов я закончил на четыре и пять. Все уроки делал в электричке – по пути с тренировки в школу. Мама умудрилась где-то достать дипломат, чтобы мне удобней было писать, сидя на скамейке в вагоне.

– Как в ЦСКА появился Могильный?

– Саша попал к нам после первенства Вооруженных сил. Он тогда играл за СКА Хабаровск, четырнадцать – пятнадцать лет ему было. Эдуард Георгиевич позвал Сашу в ЦСКА. Одно время Могильный жил в Москве у кого-то в семье, а потом нам сделали пансионат на Песчаной и поселили нас туда. Мы жили в одной комнате: Могильный, я, Сергей Жуков и Михаил Зверев. Мы со Зверевым из Раменского, Жуков из Белоруссии и Могильный из Хабаровска. В пятнадцать лет стали взрослыми. Организмы молодые, после тренировок жрать хотелось, так что в столовой не наедались – готовили себе сами: яичницу, сосиски, чай – мужскую еду. Родители продукты привозили, мы держали их в холодильнике, а у администратора плитка была – на ней и жарили.

– С самым знаменитым хоккеистом из Раменского, Владимиром Лутченко, когда пересеклись?

– Близко мы с ним познакомились, когда он завершил карьеру и стал директором ДЮСШ. Он знал, что мы со Зверевым из Раменского, и при встрече говорил нам: «Здорово, земляки» или «Здорово, деревня».

– Кто в ЦСКА вашего возраста выделялся, кроме вас и Могильного?

– Станислав Панфиленков, который потом со мной в «Торпедо» нижегородском играл, он тоже чемпион мира среди молодежи. Еще Сергей Суярков – но у него карьера особо не сложилась. Вова Солдатов – в «Химике» потом играл. Наверное, и все. В основу ЦСКА было не пробиться – попадали только самые лучшие в своих возрастах: в конце восьмидесятых влились Могильный, Буре, Зубов, Чибирев, Малахов, Малыхин.

– В год последнего советского чемпионства ЦСКА, когда вы дебютировали в команде, среди ваших конкурентов был Константин Бахуташвили. Как он попал в ЦСКА?

– Он моложе меня на год. Выступал в первой грузинской команде «Первая ласточка» и оттуда лет в четырнадцать перешел в ЦСКА, даже в сборную Союза своего возраста попал. Однажды из Тбилиси приехала киносъемочная группа и снимала про него документальный фильм как про первого грузина в хоккее на льду. Судьба у него сложилась чуть иначе, чем он хотел. Из ЦСКА он уехал в Казань, а когда началась война в Грузии, отец увез его на родину.

– Как Тихонов удивлял в том сезоне?

– Владимира Константинова однажды поставил в центр нападения, он был универсальный игрок, цепкий, с первым пасом, с хорошим броском. Но в защите у него все же лучше получалось.

– Для ЦСКА чемпионство-88/89 стало тринадцатым подряд. Чем оно запомнилось вам как новичку?

– Весь сезон мы шли с «Динамо» очко в очко, а когда стали чемпионами – нас позвали к министру обороны Язову. Мы все – в военной форме, коротко постриженные. Я за своей формой ходил в спортроту, там же постригся по уставу. Язов вручил нам именные часы, наручные, командирские.

– Самая веселая история того сезона?

– Вернулись после победы в Кубке чемпионов, назавтра – игра с «Динамо» Харьков. Приземлились в Шереметьево с подарками, хотелось скорее увидеть родных. Встречали жены и дети. Ветеранов Тихонов отпустил домой, а молодых собрался везти на базу. А нам-то тоже домой хотелось. Что делать? Подошли к первой пятерке Фетисов – Касатонов – Макаров – Ларионов – Крутов: «Попросите Виктора Васильевича...» Они нам: «Молодые, мы попросим, но чтоб завтра выложились от и до – и не обращали внимание, что это Харьков». Подошли они к Тихонову, тот очень долго думал. Вдруг Володя Крутов сказал: «Я завтра две забью», Макаров: «Я тоже две», Ларионов: «И я». Я подумал: ни хера себе, уже 6:0 ведем. В итоге Виктор Васильевич всех отпустил по домам. Начинается игра – Макаров забил две, Ларионов две, еще много кто забил и счет уже 14:2. Но прикол в том, что Крутов-то только одну забил – а он две обещал Тихонову. Конец третьего периода Володя вообще со льда не уходил, играл во всех звеньях и когда он забил свой второй гол, поднял руки – как будто это победная шайба на Олимпиаде. Хотя на трибунах тогда всего тысяча человек от силы была.

После игры я ждал своего друга из Харькова Андрея Сидорова, с которым выигрывал молодежный чемпионат мира, но его долго не выпускали из раздевалки. Оказывается, тренеры им говорили: посмотрите, как играют великие хоккеисты – для них не важно, первая это шайба или пятнадцатая, они одинаково сильно хотят ее забить. Я объяснил Сидорову, почему Крутов так упирался в концовке, а он сказал: «Перед игрой бы предупредили. Мы бы раньше дали ему забить, чтоб тренер нам не вставлял».

– Почему вы ушли из ЦСКА?

– Я терпеть не мог сидеть на сборах, меня поэтому и называли «вратарем Перестройки». Слышал от друзей-хоккеистов, что в других командах тогда было больше свободы. В ЦСКА-то когда отпускали со сборов – был праздник лучше, чем Новый Год. Я женился рано, в двадцать один год, родился сын, а в горьковском «Торпедо» я мог больше времени уделять семье. Тихонов вызвал меня: «Все стремятся в Москву за счастьем, а ты, наоборот, на периферию едешь – будешь всю жизнь сожалеть об этом». Может, он и прав. Тренеры говорили: семью надо создавать после тридцати, самые лучшие годы надо посвятить хоккею, а семья придет сама собой. Я этого не понимал. Глядел на старших и удивлялся – как они, сидя на сборах, умудрялись жениться и откуда у них появлялись дети. Я был молодой, ветер в голове, меня гнобили эти сборы, я ночами не спал после неудачных игр. Телефон на базе был один – первыми в очередь становились старшие ребята. Сначала с женами говорили, потом с детьми.