Мотков Дмитрий Валерьевич

Защитник.

Воспитанник армейского клуба.

В ЦСКА: 1989-1992, 1995-1996, 1998-2000.

181 игра, 14 (3+11) очков.

Выбран на драфте НХЛ клубом Detroit Red Wings в пятом раунде под общим 98-м номером

Выступая в АХЛ за фарм-клуб Red Wings, увлекся мотоциклами и приобрел свой первый Harley Davidson. Вернувшись в 90-е годы в Россию, взял свой мотоцикл с собой, и уже в Москве основал бизнес по производству эксклюзивных мотоциклов. Ныне - главный механик Fine Custom Mechanics.

* * * 

«Я устал от бесправия, не хотел быть рабом». Защитник ЦСКА, ставший строителем мотоциклов

Перед Кубком Канады-1991 Дмитрий Мотков играл в первой паре защитников сборной СССР с Алексеем Касатоновым, но к концу девяностых разочаровался в нашем хоккее и основал первую в России частную компанию по производству эксклюзивных мотоциклов.

– Страсть к мотоциклам у меня с детства. Мама говорила, что одной из моих первых фраз было: «Давай, заводи мотор!» Потом в деревне я тусовался с парнем, владевшим мотоциклом «Чезет», и он давал мне прокатиться. Свой мотоцикл появился у меня в пятнадцать лет – «Ява». Рублей двести он стоил. Я очень долго выпрашивал, и родители купили его со словами: «Если оторвешь себе голову, другой у тебя нет». Концентрация, которой я научился я хоккее, уберегла меня от аварий. Было дело, я упал, поскользнувшись на битуме, но – без серьезных последствий.

– Кто-то еще в ЦСКА разделял вашу страсть?

– В ЦСКА и сборной – солидные люди, на машинах, а мотоциклы считались немодным, детским увлечением. Однажды я прикатил на мотоцикле на тренировку ЦСКА, припарковавшись сбоку от тренировочного дворца, где сейчас автосервис. Виктор Васильевич Тихонов все равно меня заметил: «О, рокер приехал».

– Почему вы именно хоккеем увлеклись?

– Дома всегда были хоккейная форма и клюшки, потому что папа играл за заводскую команду. Раньше это было модно – общемосковские турниры по хоккею между типографиями, заводами и другими предприятиями. Отец однажды даже сыграл с командой канадского завода, приехавшей в Москву. При этом сначала, в пять лет, меня отдали не в хоккей, а в школу грузинских танцев. Нужно было, чтобы я хоть чем-то занимался, пока родители на работе, а школа была ближе всего к нашему дому, рядом с метро Свиблово. Я дотанцевался до концертной группы.

– Гастролировали с ней?

– На гастроли я уже не поехал. Они начинались с сентября, а в августе я увидел объявление о наборе в школу ЦСКА и поехал туда с папой. Старый ледовый дворец: полумрак, деревянные сиденья, со всей Москвы съехалось не меньше ста мальчиков – высыпали на лед, как муравьи, и катались по кругу, то в одну сторону, то в другую. Я, конечно, начал обгонять всех, показывая, что я лучше, но отец кинул мне шапку (шлема у меня не было), а я затормозил, чтобы подхватить ее, и упал. Дико расстроился, но в итоге попал в число пятидесяти пацанов, кого позвали на следующую тренировку, где мы играли в футбол, гандбол, регби и показывали характер. Так, сквозь несколько отборов, я попал в команду.

– Там вы играли с Павлом Буре?

– Да, мы одного года рождения и выросли вместе, но он был самым одаренным среди нас, поэтому больше занимался с командой старшего возраста. Еще он дополнительно тренировался с папой, Владимиром Буре, и летние сборы проводил с пловцами. Это было заметно по его крепкому верхнему плечевому поясу.

– С кем вы чаще всего действовали в паре?

– В молодежке – с Игорем Жидковым, но потом он ушел в армию. Его папа работал в министерстве обороны, так что Игоря устроили в не самую худшую часть. Он отошел от хоккея, а лет пять назад работал тренером в ДЮСШ ЦСКА. Вообще, из игроков, с которыми я начинал заниматься в школе ЦСКА, до главной команды дошли только Павел Буре, Серега Звягин и Олег Петров. Еще Андрюха Скабелка – но он приехал в Москву позднее.

– А с остальными что?

– Кто-то учиться стал, кто-то на медных трубах и фарцовке погорел. Туса у метро «Сокол» и кафе «Помидор» сгубили многие хоккейные души. Немало народа там погорело.

– Как вы этого избежали?

– Меня больше увлекали мотоциклы, чем фарцовочная тусовка. Если ты в юности играешь за сборные Москвы и СССР, то свободного времени не то чтобы много – месяца два, с мая по конец июня: и я с друзьями копошился в мотоциклах, катался. Короче, больше нравилось погонять, чем попить водки с пивом. Алкоголизм все-таки не слишком здорово влиял на прогресс юных хоккеистов.

– Самый талантливый хоккеист ЦСКА вашего возраста, не дотянувший до основы?

– Обиднее всего за Сашку Кузьмина. По уровню он был как Паша Буре. Эти двое были главными талантами юношеского хоккея во всем СССР. Но тогда, в конце восьмидесятых, пошла вся эта распущенность – кабаки, девки... Не знаю даже, где сейчас Саша и что с ним.

– Кто из звезд ЦСКА больше всего удивил, когда попали в основу?

– Фетисов после тренировки крикнул: «Слышь, молодой. Иди сюда, покажу тебе пару фокусов». Он показал несколько секретных приемов защитника, которые нарабатываются только великим опытом – например, как правильно поставить конек при оборонительных действиях. В остальном у старичков была своя туса, а у молодых – своя: мы же постоянно жили в Архангельском. После игр Тихонов отпускал женатиков домой, а молодежь – отправлял на базу.

– Сколько вы там сидели?

– Рекорд – двадцать восемь дней безвылазно. Выезжали на тренировки и игры, а потом возвращались в Архангельское. Дома уже забывали, как я выгляжу. Только после матчей удавалось несколько минут пообщаться с родителями или девушкой за автобусом. И то нужно было скорее собираться и мыться, потому что автобус отъезжал ровно через тридцать минут после конца игры. С базы, конечно, можно было через забор вылезти, но только чтобы рядом погулять – а уехать оттуда в 16-17 лет без машины и денег можно было только на красном «Икарусе», который возил в ледовый дворец.

– При этом Тихонов и сам безвылазно сидел на базе?

– Разве что после игр ночевал дома, а так – да, со всем своим штабом жил в Архангельском. Виктор Васильевич – уникальный человек, я им всю жизнь восхищаюсь. Анализировал не то что каждую игру – каждую тренировку. Жил нашей командой. Это самый великий тренер, с которым я сталкивался в карьере. Серьезность Тихонова немного разбавлял Владимир Юрзинов, его помощник в сборной. Когда я впервые туда попал, динамовские ребята предупредили: «Только не смейся». На предматчевом собрании Юрзинов выдавал: «Защитнички, ощетинились на синей линии, как бульдожки», «Чвыньс-чпыньс, топорики на перевесик», «Фигакс, голеностопики отрезали». После Тихонова звучало весело.

– Каким поступком вам Тихонов запомнился?

– Он отмазал меня от роты, когда я накосячил. Внезапно выпало два выходных. Около метро «Свиблово» я ждал девочку. Вышел милиционер с усами, как в кино – ярко-рыжими и завитыми. Я спросил: «А настоящие?» – «Настоящие». Ну, я его и дернул за ус. Просто проверить. Ха-ха, хи-хи, а у него фуражка упала. Он исчез, а потом пришло аж трое милиционеров: «Пойдем». Устроили потасовку. Они мне стали руки крутить, а руки не крутятся. Я столкнул их лбами, но они меня кое-как затащили к себе, выяснили, что я военнослужащий, позвонили в комендатуру, оттуда приехали и отправили меня в Алешкинские казармы.

– А там что?

– Протусовался все выходные в этих казармах. Но там все строго, по-военному, на довольствие меня не поставили, значит – кормить нельзя. Потом на черной волге Тихонова за мной приехали третий тренер Владимир Попов, в военной форме при погонах, и Борис Шагас, селекционер. Погрузили меня к себе, а у меня аж темные круги под глазами от голода. «Ну, ты хоть двоим-то навалял?» – поинтересовался Попов. – «Двоим навалял». Попов расплылся в улыбке: «Красавец, не зря тебя тренируем».

– Когда вас покормили?

– Попов и Шагас должны были отвезти меня в спортивную роту, но я попросился на базу – потренироваться и отъесться. Кормилицы в столовой испугались, меня увидев: «Что ж с тобой случилось?» – «Двое суток на нарах. Давайте мне двойную порцию». Наелся, отоспался, а утром Попов доложил о мой истории Тихонову. Тот спросил: «Наш-то как?» – «Победил». – «Ах, хорошо». А мне сказал: «После тренировки надевай военную форму – и в роту». – «Виктор Васильевич, не губите. Игра на носу». – «Ладно, оставайся на базе». Правда, потом, когда все спали, я бегал кроссы и кувыркался – но это физика, мне же на пользу.

– Самое невыносимое в тренировках ЦСКА?

– Интервальный бег – двенадцать по четыреста. Это адская работа. На нее я ехал, как на казнь, зато потом – будто заново родился. Мы тренировались, как спецназовцы, только без автоматов, но оно того стоило – сил хватало и на чемпионат, и на международные турниры.

– На молодежном чемпионате мира в Саскатуне удалось приобрести что-то полезное для мотоцикла?

– Тогда и погулять-то не удалось. В холле гостиницы сидел специальный человек, тормозивший каждого: «Ты куда пошел?» После побегов Могильного и Федорова начались паника, шок и трепет. В ЦСКА все стояли на ушах: «Как такое могло произойти?!» За границу пускали только тех, у кого в анкете стояло: «Идеологически выдержан и морально устойчив». Если этого пункта не было, ты никуда не ездил, как бы ни играл.

– Наша сборная тогда набрала поровну очков с Канадой, забила больше, пропустила меньше, но стала второй из-за проигрыша Канаде в последнем туре. Что было после той игры?

– Дарюс Каспарайтис плакал, а я самоедством занимался. Мне мышцу над коленом – между щитком и трусами – разрезало шайбой. Нога опухла, мне сделали укол, но мышца все равно не работала так, как надо. Как я потом сам для себя решил, эта травма помешала мне оттолкнуться и не дать сделать канадцам одну из голевых передач. С другой стороны, судьи в том матче нас, конечно, гнобили – большую часть времени мы играли в меньшинстве, выгоняли нас за каждую мелочь.

– Какие еще травмы у вас потом были?

– В том же 1991 товарищеские игры перед Кубком Канады я проводил в первой паре сборной с Алексеем Касатоновым. Конец августа – полный орущий стадион Гамильтона, напротив – Уэйн Гретцки и Пол Коффи, и я такой в маске рот разинул – знаешь, какой колотун-бабай. На юношеском задоре у меня что-то даже получалось против канадских звезд, они, видно, разозлились, Клод Лемье выловил меня около бортика – и у меня вылетело плечо. Мне сделали укол, я вернулся на лед, но, когда одна рука физически неполноценна, играть против Гретцки – это без мазы.

Такая же история – перед Олимпиадой в Альбервиле: в последний момент вылетел из состава, получив травму на тренировке, и вместо меня взяли Серегу Баутина.

– В том же году вас выбрал на драфте «Детройт». Ваша реакция?

– Когда мне сказали об этом, я спросил: «И что теперь делать?» – «Можешь уехать в Америку». Я подписал контракт с ЦСКА на пять лет, но в клубе произошел передел власти. Никто подписанные контракты не выполнял. Очень-очень сильно нас кинули. О каких пяти годах могла идти речь? Если кинули в первый год, то дальше-то что будет.

– Сильно задерживали зарплату?

– Вообще не выплатили деньги, прописанные в контракте. Помню, разговорились в трамвае с водителем и выяснили, что он получает гораздо больше, чем игроки основного состава ЦСКА. Сезон-91/92 закончился, и мы все разъехались: человек восемнадцать – двадцать.

– Американские спонсоры уже пришли в клуб?

– Нет, они появились позже, но игрокам-то легче не стало. Все деньги оставались наверху – в ЦСКА все рухнуло с появлением одного управленца.

– Валерия Гущина?

– Да. В 1992-м в ЦСКА был полный развал – мне в двадцать один год просто нереально было здесь прогрессировать. Выехал в Америку по туристической визе, осмотрелся, подписал приличный односторонний контракт (то есть получал те же деньги что в «Детройте», что в фарм-клубе) и остался. Еще из ЦСКА туда приехали Вячеслав Козлов – тоже на односторонний контракт, и защитник Игорь Малыхин – на двусторонний.

– Первая покупка в США?

– Harley-Davidson. Серега Федоров и Владимир Константинов объяснили: вообще-то хоккеистам нельзя ездить на мотоциклах, но если не попадаться – то ладно, главное – не приезжать на нем на тренировку. И еще предупредили: не связываться с тафгаем Бобом Пробертом. «Никуда с ним не езди, – сказал Федоров. – Он мой друг, я знаю. С ним заберут, но его-то отпустят, а ты будешь в полицейском участке оправдываться». Проберт любил выпить и вообще... В США к этому лояльно относятся, если не сказывается на игре.

– Harley-Davidson купили на первую зарплату?

– Точнее так – заключив контракт, получил подписной чек и сразу поехал в мотомагазин. «А у нас трехмесячная очередь», – говорят. Машину можно было купить любую в любую день, а вот Харлей – только под заказ и с долгим ожиданием. Но мой знакомый американец Брент заметил, как разгружают коробки с новыми мотоциклами и шепнул: «Тут новый игрок «Детройта». Нужен «Харлей» – «Прям новый? Молодой? Пошли за мной». Протянули мне вымпел «Детройта», я расписался и купил мотоцикл без очереди. Мне сразу: «Прокатись». Я прокатился, остановился, вижу – продавцы бегут за мной: «Не глуши мотор!» – «Почему?» – «На этих мотоциклах нейтральную скорость сложно выловить, пока коробка не притрется». – «Вы просто на наших «Уралах» и «Днепрах» не ездили. Вот там-то точно сложно выловить».

– Долго потом проездили на том мотоцикле?

– Через три года, перед возвращением в Москву, продал его другу Бренту по дешевке. В России времена были лихие и обладать дорогим мотоциклом было небезопасно.

– Что за город Адирондак, где вы играли в фарме-клубе «Детройта»?

– Это поселок недалеко от Лэйк-Плэсида. Район Свиблово, наверно, больше этого Адирондака. Пойти некуда, зато в соседнем городе – офигенный ресторан морепродуктов, такой старый бревенчатый домик, где можно было неплохо покушать лобстеров. Перед ужином новичков мой напарник по обороне Горд Крупке предупредил, чтобы я приехал в ресторан заранее. Я приехал, для меня выловили лобстеров-монстров – килограммов на семь, – а потом мои партнеры заказали самое дорогое вино, чтобы мне и другим новичкам пришлось заплатить побольше.

– Где вы жили в Америке?

– Неженатые ребята снимали номера в мотельчиках и жили там по два – три человека: чем больше людей, тем меньше платишь. А я подумал: живем один раз, снял приличный дом с джакузи, к тому же я женился незадолго до отъезда, родился ребенок, не хотелось жить в гостиницах – я в них уже нажился, пока играл за ЦСКА и сборные. Надоело ютиться на кроватях для ежиков. В своем доме – куда уютней. В Америке так: если есть деньги – бытовых проблем у тебя быть не может. Там все заточено под то, чтобы ты тратил заработанное.

– Вратарем «Адирондака» был Крис Осгуд, выигравший три Кубка Стэнли. Какое впечатление он произвел?

– Сначала я подумал, что Ози – чей-то ребенок. Маленький, щупленький. Когда сказали, что это наш вратарь – я не поверил. Он здорово отличался от других местных. Остальные-то канадцы и американцы – здоровые, бородатые, выглядят старше своего возраста. Не знаю уж, чем их кормят. Обычно вратари в гостиницах живут в одиночных номерах, но Осгуд селился с нападающим, с которым в детстве играл в одной команде.

– Тренировал вас Ньюэлл Браун, дядя Мэтта Дюшена. Чем он запомнился?

– Знаешь, он мне напомнил Путина. Небольшого роста, живчик такой, резкий. Всего сорок лет, метр с кепкой на коньках, но при этом дерзкий, говна внутри много: шутил как-то по-дурацки. После Тихонова я его как тренера особо не воспринимал. С его помощником, бывшим тафгаем Джо Патерсоном, общаться было куда спокойнее. Перед играми Патерсон делал для нас мотивационные видеоклипы: например, подборку сэйвов Осгуда, голы Мартина Лапойнта или Славы Козлова, а после кричал: «А теперь – погнали на лед!»

– С кем вы подружились из американцев?

– Там никто плотно не контактирует. Сегодня ты в этой команде, завтра тебя обменяли. При наличии бабла – у тебя миллион друзей: «Здорово, Димон!» Нет бабла – и те же люди проходят мимо. В «Адирондаке» был такой тафгай, Джим Камминс, он вечно хотел мне врезать, не понравился я ему. Чувствуя это, тренер во время отработки силовой борьбы ставил Камминса против меня. Чтобы он меня мял. Но я-то в ЦСКА вырос, меня смять не так просто – если в физике уступаю, могу применить хитрость, Фетисовым подсказанную. Видишь – летит тебя убивать, ты клюшку выставил, он на нее наступил, не добежав десяти сантиметров, хоп, и упал зубами в борт.

– И чем у вас с Камминсом закончилось?

– На второй мой год в Америке его обменяли в «Херши», и в нашей с ними игре он полетел меня уничтожать, когда я был за воротами, но мне удалось увернуться. После игры мы веселились в баре с его командой, и он сказал: «Жаль, что не попал в тебя».

– Драться на льду вам там приходилось?

– Нет, в Америке у всех новичков спрашивают: «Ты дерешься?» Все-таки бокс на коньках – совсем другая техника. Например, Лев Бердичевский, приехавший к нам годом позже, сказал: «Я дерусь». А я ответил: «Играю жестко, но в драках не участвую». Так что всегда, когда начиналась катавасия, за меня летели заступаться профессиональные тафгаи – в одном из сезонов у нас их набралось шестеро. Однажды один из тафгаев, индеец, подрался прямо перед игрой, на раскатке. Игра была важная, а его удалили еще до начала и он поднялся на трибуну кушать халявную пиццу. Ему все хлопают: «Молодец, классно подрался!»

– Что вас приятно удивило в американском хоккее?

– В Детройте я пришел на тренировку вскоре после переезда в Америку. Одеваюсь. Подходит Серега Федоров: «А чего ты тут делаешь? У тебя ж Танька утром родила». – «Ну да. Но мы ж с тобой из ЦСКА. Там говорили: «Она рожает, а ты тренируйся». – «Не, Димон, здесь все не так. Завтра всем сигары покупаешь, а сегодня свободен». И вся команда мне похлопала.

Дмитрий Мотков – крайний справа в верхнем ряду

– Почему вы решили вернуться?

– Понял, что мне все же ближе русские люди. Устал в Америке от человеческой гнилости, ложных улыбок, двуличия, культа денег. Как говорили в «Брате-2»: «А им всем интересно, как у меня дела?» – «Не-а, не интересно». – «А чего тогда спрашивают?». – «Просто так. Здесь вообще все просто так, кроме денег». Я не жалею, что не остался в Америке.

– При этом в ЦСКА вы возвращались к тому же Гущину.

– Да, я мог продлить контракт и остаться в Америке, но приехал Гущин со словами: «Хорош, поехали домой». – «Вы один раз не выполнили обещание» – «Сейчас новые спонсоры, все конкретно. Мамой клянусь, зуб даю». В одной из первых игр за ЦСКА – кажется, с Питером – меня ударили клюшкой в незащищенное место спины, сломалось два отростка позвоночника. Говорю: «Спина болит». Они мне: «Косишь». Не верили – нужно же было платить за лечение. Им проще было сказать: «Иди отсюда. Контракт? Ну и что». Я сделал в Бурденко томографию за свой счет. В ЦСКА отвечают: «Ты приехал с травмой. Иди отсюда». Буквально так и говорили. Меня просто выгнали.

– Что дальше?

– Я подал в суд. Нашелся адвокат, который взялся за это дело. Провели независимую экспертизу – вот они, два отломанных отростка на том месте, куда пришелся удар. Тихонов никакого отношения к тому делу не имел, ЦСКА в суде представляли Валерий Гущин и его жена, адвокат Инна Гущина. Мы добились того, чтобы мне по контракту выплатили приличную сумму, но руководители ЦСКА обанкротили клуб и создали на его месте новый. Судебные приставы в середине девяностых были не то, что сейчас, под два метра ростом, а бабушки, которые ничего вытребовать не могли. В общем, кинули меня и дали только пять тысяч долларов. Из Штатов меня дернули, я все там бросил, а тут целый год лечился и судился. Попал в приличную депрессию. Тренироваться негде – бегал с догом по стадиону. Дог у меня стал огромный и я – еще больше.

– Как из депрессии вышли?

– Друзья подтолкнули к возвращению в хоккей. Я пошел в «Спартак-2» к Кожевникову (я играл против него в чемпионате СССР, помню его тычки, злился на него, хотел ему голеностоп оторвать, когда он меня обыгрывал – но это в игре, а в жизни он мне очень помог: я вернулся в хоккей только благодаря его доверию). «Спартак-2» – это была такая обособленная от основного «Спартака» команда изгоев, которую собрал боксер Серега Агеев. Кроме меня, там играл, например, Леха Ткачук (лучший бомбардир первого сезона Межнациональной хоккейной лиги). При этом тот же боксер Агеев исполнял у нас центрального нападающего, который связывал всю игру, хотя катался, как сейчас Шойгу с Путиным в Ночной лиге. «А у меня мечта была всю жизнь – играть центрфорварда в первой пятерке», – признавался нам Агеев. Мы здорово выступили в высшей лиге, заняли третье место в переходном турнире, но в суперлигу нас не пустили, потому что там уже был один «Спартак». Команду «Спартак-2» распустили, а я перешел в «Спартак», который тренировал Федор Канарейкин.

– А с ним как работалось?

– Понимаешь, вся проблема нашего хоккея девяностых заключалась в том, что все финансовые потоки шли через тренера, который распределял конверты. Как назло, у всех игроков перед выдачей зарплаты происходили плохие игры, и тренер мог тебя оштрафовать на сколько угодно: «Ты сыграл плохо на пятьсот долларов, ты – на семьсот, ты – на косарь» и так далее. Чем больше штрафов, тем больше оставалось тренеру. И ни в какую кассу взаимопомощи, как в Штатах, эти деньги не шли. Например, в «Адирондаке» сумма, собранная на штрафах за опоздания и неправильную экипировку, пробухивалась в конце года в баре всей командой.

– Где получали больше – в «Спартаке» или «Спартаке-2»?

– В «Спартаке-2» я получал регулярно – контрактов не было, только пацанское слово. Пять тысяч долларов тебя устроит? Да. Все, пожали руки, и что бы ни случилось, ты их получишь. Без этих дешевых штучек со штрафами. Из «Спартака» я перешел в тот ЦСКА, которым руководил Борис Михайлов. Он меня убедил: «Это твой родной клуб». А я-то всегда был армейцем и остаюсь им. Пошел. И опять столкнулся с тем же самым. Михайлов тоже урезал зарплаты штрафами. Макса Михайловского не трогал, потому что если еще вратаря будешь штрафовать – вообще хрен что выиграешь. Когда я стал об этом открыто говорить, меня убрали «за моральное разложение коллектива». «Не нравится? Свободен», – сказал Михайлов. А я не могу видеть беспредел – у меня проблема с этим, могу и с мусорами подраться, если вижу несправедливость. Короче, я устал от бесправия, не хотел быть рабом и расстался с хоккеем: не хотел больше погружаться в эту клоаку.

– Когда вы занялись изготовлением мотоциклов?

– После ухода из хоккея, когда стало нечего делать. У моего знакомого были площади, где можно было разместиться. Я предложил: «Давай делать мотоциклы». Сделали один, второй, третий, а потом появилась возможность зарегистрировать фирму и получить официальное разрешение на мелкосерийное производство мотоциклов. Мы стали первой такой частной компанией в России. Я собрал по гаражам единомышленников и организовал процесс. Это было круто, нам стали доверять, появилась прибыль, но инвестор сказал: «Давайте теперь я буду руководить». Начались проблемы с доставкой запчастей, потому что денег не стало. Я спросил: «Куда ты за два дня дел десять тысяч долларов?» – «Купил аудиоаппаратуру, самый дорогой компьютер – в общем, обустроил офис, чтобы фильмы смотреть». Расстались с тем инвестором, нашли другого – человека, который удачно женился на женщине, у которой много денег. Очень много – она из батуринской компании.

– Среди ваших клиентов были спортсмены?

– Овечкин заходил как-то раз. Говорил: «Уж больно мне это нравится, но по контракту даже близко не могу подходить к мотоциклам». А однажды приехал Кличко-старший, чтобы выбрать подарок младшему брату. А они же высокие, как и я. У младшего Кличко та же проблема, что и у меня – любит ездить, но на стандартном мотоцикле выглядит, как на ослике. Я и продал им тот, что сделал под себя, только добавил аэрографию и изменил руль. Я отвез им его, вернулся сюда, спрашиваю, где деньги, а наш инвестор заявляет: «Димон, я у тебя занял сто тысяч долларов». Когда он со мной рассчитался, последняя его фраза была: «Ты уволен».

– В каких турнирах вы участвовали со своими мотоциклами?

– Начав с нуля, мы дошли до чемпионата мира по строительству мотоциклов. Сначала жюри выбрало нас лучшими в России, и мы полетели в Штаты. Первый раз – в 2009-м – мы стали восемнадцатыми из шестидесяти участников. Поняв, что для чемпионатов мира нужно произведение искусства, а не средство передвижения, мы построили новый мотоцикл и в следующий раз заняли восьмое место. Но нашего финансиста – того, что меня уволил – взбесило то, что в фильме, который сняли о нашей поездке, в основном речь шла обо мне. Жена ему и нашептала: «Кто начальник – ты или Димон?»

Я продолжаю заниматься строительством мотоциклов, но после кризиса стало сложнее. Раньше на 120 тысяч рублей можно было купить двигатель, а сейчас и на коробку передач не хватит.

– Самый необычный заказ, который вам поступал?

– Одному заказчику пришла идея сделать мотоцикл полностью из камней Swarovski. Не наклейки, как на машинах, а именно драгоценные камни – девяносто шесть тысяч штук. Делали мы этот мотоцикл года три. Когда на солнце его выкатываешь – это нечто.

Sports.ru